До сих пор в нашей стране многие не понимают, что именно мы празднуем 4 ноября. Раньше был День Октябрьской революции, 7 ноября – «красный день календаря». Все понятно. А что такое День народного единства? В чем это единство должно выражаться?
К счастью, есть те, для которых единство народа – это связь поколений, прочные семейные узы, долгая и бережно сохраняемая потомками история рода. Без этого осознать свою принадлежность к истории страны в целом, к тому, чем жил и живет ее народ, очень трудно. Среди читателей «Пенсионера» есть немало уральцев, которые по крупицам воссоздают свою родословную, свое родовое древо. Каждая такая летопись – еще один вклад в общую копилку народного единения.
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию воспоминания Тамары Степановны Крюковой (Вроблевич), которая была 8-м ребенком в семье и прожила 91 год. Ее рассказ о жизни разветвленной семьи Крюковых в 2008 году записали ее дочери – постоянные читательницы нашей газеты.
Рачительные хозяева
Родителями нашей большой семьи были папа Степан Елизарович Крюков и мама Ольга Николаевна Крюкова. Папа мальчишкой приехал в Екатеринбург и поступил на работу к купцу Богатееву, который имел бакалейную лавку. В возрасте 18 лет папа занимал должность камердинера.
Повзрослев и подкопив денег, папа поехал в Вятку жениться на нашей маме Ольге Николаевне. Это было в 1905 году, папе тогда исполнилось 25 лет. Потом он привез маму в Екатеринбург, купили часть дома, зажили семьей. В период НЭПа папа открыл лавку, торговал, тогда это было разрешено. Видно, выучился у купца Богатеева.
С 1905-го по 1930-й год семья наша пополнялась, у родителей родились 12 детей, из них в живых остались 9. Папа всех обеспечивал. Он много работал, научился варить мыло. Даже штамп у него для мыла был – «Крюков». Подкопил папа денег и в 1926-м году купил заимку: два дома, баня, флигель. Находилась она на нынешней улице 8 Марта. Рядом было озеро, на нем – купальни, детская и взрослая, очень красивое место. Огород имелся. Речка Черемшанка протекала, но неглубокая, в ней не купались, а белье полоскали.
Все производство: летний сарай из досок и теса, котел, вокруг котла настил сделан. В чане большим ковшом мешали сало, канифоль, соду и еще какие-то компоненты. Мама растила детей, вела дом, хозяйство. Скотина имелась: две лошади, две коровы, куры, индейки. Все свое, домашнее: молоко, сливки, сметана, творог. Мама на выходные всегда пельмени стряпала, выпечку – пирожки всякие: с картошечкой, творогом, черемухой.
Папа очень любил детей. Нас никогда особо не наказывали, поставят в угол, попросишь прощения – и все прошло. Отец мечтал каждой дочери выстроить дом. Он был крепким работящим середняком.
В 1926 году родился долгожданный сын Николай, до этого все девочки на свет появлялись. Радость у папы была неописуемая: помощник, наследник!
Старшую дочь Анастасию в том же году выдали замуж. Свадьба была настоящая: и зарегистрировались, и венчались в церкви. Папа начал строить третий дом, так как тесно становилось такой большой семье.
В 1928-м пошло раскулачивание. И папу нашего раскулачили. Приходили описывать имущество, мама в это время как раз кормила грудью еще одну девочку, которая родилась после Николая. Дочка эта заболела и умерла. Последний ребенок – сын Алексей – появился на свет в 1929 году.
Семья раскулаченных
Но однажды в 1930-м году пришли в дом какие-то люди, папу арестовали – кто-то оклеветал его – и осудили на 3 года. Его лишили права голоса, отобрали все имущество, семью выбросили на улицу, оставив в том, в чем были. Это было осенью, в сентябре. Спали под навесом, шел дождь… Младшему брату Алеше был только 1 год. Выгнали нас, выжили. Хату свою мы бросили, ни документов, ничего… Там милиционер потом какой-то жил.
Плачь-не плачь – стали искать пристанище. Папин земляк и друг с молодости Митрофан Николаевич работал охранником там, где сейчас находится екатеринбургская метеослужба. Он приютил нашу семью. Нас жило 16 человек на 16-ти метрах. На столе спали, на плите, на печи, на полу – негде пройти.
Кровать одна была, так поперек кровати спали. Если встанешь ночью по естественным надобностям, так пока ходишь, там повернулись – уже некуда лечь. Митрофан Николаевич долго поддерживал нашу семью. Спасибо ему!
После ареста папу расконвоировали, он работал сначала на улице Малышева, это был в те годы Покровский проспект, рыл ливнесточные канавы, куда уходит дождевая вода. Потом строили «Уралмаш»: лес рубили, площадь освобождали для завода. На папу упала лесина, ударила его, зубы вышибло…
Потом его перевели в тюрьму в Алапаевск, мама навещала его. Позже он в Нижней Туре на металлозаводе работал, там металлом по ногам ударило, ноги отнимались, он болел в Туре, потом отправили в Магнитогорск… Там он и умер. Мама приехала на свидание, не зная об этой беде, через день после смерти, а его уж схоронили в общей могиле.
Папа всего 3 месяца не дожил до освобождения, деток не увидел. Мама так плакала, так переживала: семья большая, а кормильца не стало. Все говорила:
«Сколько прожила с мужем, еще бы столько же прожила!».
Осталась вдовой с кучей малых детей, растить их надо.
Только в 9 лет, в 1929 году я пошла в школу, до этого меня в школу не принимали: «раскулаченная», «кулачка». Старшие сестры уже учились, но тоже подвергались гонениям. Образования высшего или среднего специального никто из нас не получил.
Школа деревянная на берегу Исети. Мы с сестрой Лелей, она младше меня на два года, проучились здесь до 5-го класса, потом нас отдали в новую выстроенную школу на улице Куйбышева. Это теперь школы близко находятся. А нам далеко ходить приходилось. А сколько обуви надо! Трамваи тогда еще не ходили по этим улицам.
Тридцатые годы были голодные, свирепствовал тиф, вши. Сестры Таня и Шура лежали с тифом. Больница – барак на улице Челюскинцев, одна медсестра на всех. Шура умерла от тифа, а было ей всего 17 лет. Столько горя, всего полгода прошло, как папа умер, как пережить…
Старшая сестра Анастасия поступила работать на базу, дали ей какой-то старый домик. Сестра Нина ушла на квартиру. Сестра Таня тоже работала, ей дали комнату.
Мы к тому времени перебрались жить в конюшню. Штукатурили сами, потом белили. Подполье потом сделали. Была, помню, корова… Как у нас корова-то осталась после раскулачивания? Кормилица, молоко хорошее давала. У мамы внуки уже пошли: у Тани двое детей, у Анастасии двое детей, у Нины двое детей. Сыновья Коля и Алеша в школе учились.
Лихолетье
Как война началась, мальчишки до армии еще не доросли. Нас в 1941-м решили выселять из города как неблагонадежных. Выезжайте, и все. А сестра Фаина тогда работала в Уктусском аэропорту в столовой. Она говорит:
«Пойдем на фронт?»
Я говорю:
«Пойдем».
Потом подумала: как это мы пойдем? А мама с ребятами на кого останутся? До этого в 1937 году я поступила на работу в «Автогужтрест»: ученицей сначала, потом старшим бухгалтером, затем главным бухгалтером. Так что семья была на мне.
Фаина в Уктусе жила в какой-то комнатке, я – у сестер замужних, то у одной, то у другой. Так вот и болталась. Потом мне дали комнату в общежитии. И вот нас выселять из Свердловска взялись. Я плачу, на работе рассказываю, что делать, не знаю. Фаина ушла на фронт, я – старшая, мама и сестра Леля не работали, двое братьев… Главный бухгалтер сказал:
«Поезжай, Тамара, в Сысерть»
Там комната у треста арендованная была, останавливались в ней командировочные. Он говорит:
«Поезжайте сейчас в эту комнату, потом найдете квартиру».
Еще добавил, что в Ирбите контора нашего треста есть, в Тагиле, Сухоложье, Кудымкаре, Перми. Я подумала: надо нам как-то с мамой поближе к Свердловску. В Сысерть я их увезла, а мне оформили все как командировку.
Брата Николая до войны устроили на «Уралмаш» в училище, но его тоже выгнали. Сестра Таня в прокуратуре работала бухгалтером, мы через нее хотели попасть к прокурору, чтобы узнать, за что нас выгоняют? Папа-то уже умер. А в прокуратуре узнали, что она в девичестве – тоже Крюкова, и ее вместе с нами тоже стали выгонять. Я всех увезла – маму с ребятами, Таню с детьми, Лелю. Сестер устроила на работу в Сысерти. Во время войны мы помогали в эвакопунктах при вокзале, ухаживали за ранеными. Так и жили…
Всю войну я переписывалась с моим будущим мужем Виктором, который был трижды ранен. В конце войны я его раненого привезла в Свердловск на операцию.
Он стал инвалидом Великой Отечественной войны, летом 1945 года мы расписались.
На работе мне дали домик на улице Большакова – две комнаты и кухня. Стали жить все вместе большой семьей. Затем Виктор устроился на работу, ему дали комнату на улице Токарей, мы с ним переехали. А маму с ребятами из того домика стали выгонять. Им пришлось вернуться в старое жилье, где жили раньше…
Да, нелегкая жизнь у нас была, но все остались достойными людьми. От всех детей спасибо маме Ольге Николаевне за мужество, стойкость, любовь. Низкий ей поклон!
Записано Верой Скакуновой и Любовью Секачевой в 2008 году, г. Екатеринбург (в сокращении)
