Февральская революция, 100-летие которой отмечается нынче, коснулась и моей семьи. Она спасла жизнь моего дяди. А было это так.
… Шел четвертый год Первой мировой войны. Сибирская дивизия, в составе которой воевал мой дядя, Петр Яковлевич Сироткин, находилась в Белоруссии, под Могилевом. Уставшие от боев, полуголодные, испытывающие острую нехватку оружия и боеприпасов солдаты со дня на день ждали «замирения». А его все не было.
Среди бойцов росло возмущение. Войска кайзера Вильгельма были лучше вооружены, русские шли в атаку практически врукопашную. В одном из боев немцы применили газовую атаку, у дяди Пети после этого слезился левый глаз. И вот, когда офицер стал поднимать солдат в очередную атаку, многие отказались идти на верную гибель. Среди них — и мой дядя. Офицер направил на него наган. Защищаясь, дядя Петя штыком проткнул ему ладонь. Конечно, его сразу поместили под арест. Дядю ждал расстрел, от неминуемой смерти его спас случай: в тот мартовский день 1917 года на фронт неожиданно приехали комиссары от Керенского, главы Временного правительства.
Слухи о том, что батюшка-царь отрекся от престола, дошли и до фронтовых окопов. Солдаты почитали его, помнили, как он, приезжая на фронт, «лобызался» с храбрыми воинами за их подвиги. Приехавшие комиссары первым делом освободили арестованных, в том числе — и моего дядю. На митинге было принято решение присягнуть новой российской власти.
Вскоре Сибирскую дивизию, в составе которой воевал Петр Яковлевич, отправили в Томск. Это был нелегкий путь. В стране творилось что-то непонятное. Эшелон двигался медленно, часто останавливался. Если станция была «под белыми», на перроне офицер говорил, что они едут на помощь Верховному правителю Сибири Колчаку. Если в округе действовали «красные», из вагонов выходили солдаты с красным знаменем и объясняли, что едут освобождать Сибирь от белогвардейцев.
В Томске их уже ждали посланцы от адмирала Колчака. Однако на предложение вступить в его армию многие отказались: солдаты не поддерживали мародерство, которым отличались колчаковцы.
Непонятное продолжалось и в Сибири. С солдатами царской армии, несколько лет воевавшим на фронтах Первой мировой, не знали, что делать, потому и домой не отпускали. Своей армии, которая позднее стала называться Красной, у новой власти еще не было. Тут стряслась беда: на истощавших фронтовиков напал сыпной тиф. По чьему-то распоряжению мертвых и больных скинули в овраг. Дядя Петя оказался в их числе. Его, полуживого, случайно обнаружила проходившая мимо женщина. Заметив, что кудрявый солдатик пошевелился, она, не побоявшись заразиться, притащила его к себе домой и выходила.
Сколько дней провалялся у нее в избе, дядя Петя не помнил. Поправившись, он решил добраться до дому, где его ждали, как он говорил, «тятя с мамой и молодая жена Федора Михайловна». Добирался и пешком, и на попутных повозках. На дорогу из Томска до тюменской деревушки Яровое ушел не один месяц. Часто останавливался в каком-нибудь селе, помогал крестьянам по хозяйству, те давали ему продуктов.
Ветер перемен дошел и до его родной деревни. Через несколько лет, когда создали колхоз, дядя Петя одним из первых вступил в него.
На Великую Отечественную его по возрасту не взяли, зато Первую мировую войну и связанные с ней события он отлично помнил всю долгую жизнь. Петр Яковлевич скончался на десятом десятке и до глубокой старости любил рассказывать нам с братом про военные годы начала 20 столетия, изменившие Россию, мир и его собственную судьбу.
Римма Врубель, г. Екатеринбург
На фото: Петр Яковлевич с сестрой Устиньей Яковлевной, из семейного архива
